ГЛОБАЛИЗАЦИЯ И МИР у Кургиняна и Млечина на «Суде времени»
Борис Ихлов
В сказке «Огниво» солдат говорит королю: «Поганый ты старикашка, жулик и обманщик!» А король ему отвечает: «А я с этим не согласен. Я очень мудрый и справедливый.» Путину, когда он в очередной раз беседовал со страной, задали вопрос: «Вам перед нами не стыдно?» На что Путин со сказочной легкостью ответил: «Нет!» Чего же ждать от 5-го телеканала, от телепередачи «Суд времени» от ведущего Сванидзе и защитника общечеловеческих американских ценностей Млечина? Мы уже привыкли, что работники номенклатуры легко меняют свои убеждения или, во всяком случае, пропаганду социализма на пропаганду капитализма. С ними ту же эволюцию проделывают артисты. Когда же, например, Инна Чурикова лжет России? Когда говорит, что «нам всё запрещали партийные руководители, ничего не позволяли», или в фильмах «В огне брода нет» и «Прошу слова»?
Еще более пикантна обратная ситуация – Млечин, Хакамада, Сванидзе в передаче «Суд времени» по вопросу о глобализации обрушились на Кургиняна с позиций, как им показалось, марксизма. Ну, издали похожих на материализм. Действительно – глобализация – объективный процесс, пытаться ее остановить – всё равно, что плевать против ветра. Или, как выразились млечинцы, искать альтернативу восходу солнца. Но ведь вот как плохо-то не читать Маркса. А Маркс называл данный подход грубо объективистским. Понимание исторического закона, отмечал он, как слепой необходимости, как действующего с фатальной неизбежностью, есть обобщение вполне определенной общественной практики, когда подчинение человека человеку должно считаться неизбежным: рабочего капиталисту или, добавим мы, генсеку.
Кант Правильно – чтобы дать отпор релятивистам-волюнтаристам, нужно указать на объективные, независимые от воли человека, законы природы. И общества, т.е. законы исторического материализма. И млечинцы были бы правы, если бы знали продолжение песни. Если не знать продолжения, тогда понимание закона, как необходимой связи, становится уж очень неконкретным. Как абстрактный фетиш. Поскольку же млечинцы стерильны по части марксизма, Кургинян легко отщелкал их по носу. С кантианских позиций. Приведу одну из кантовских космологических антиномий. Тезис: «Причинность по законам природы есть не единственная причинность, по которой можно вывести все явления в мире. Для объяснения явлений необходимо еще допустить свободную причинность.» Откуда ноги растут у «свободной причинности», Кант не уточняет. Антитезис: «Нет никакой свободы, всё совершается в мире только по законам природы.»
Чтобы понять остроту антиномии, напомню, что человек и машина - разные вещи. Лев Ландау, когда его спросили на этот счет, ответил: «Совершенно очевидно, что единственное, чего не умеет машина, так это думать.» Однако, скажем, промышленная Пермь настолько обусловила тип преподавания на естественно-научных факультетах ПГУ, что из местных, скажем, физиков ничем нельзя выбить представление, что рано или поздно человека опишут каким-нибудь уравнением, только более сложным, чем известные до сих пор. Т.е. никакого особого качественного перехода от неживой не мыслящей материи к живой мыслящей не существует, они различны лишь по степени сложности. А ведь подобный механистический взгляд на природу человека сложился еще у Локка, а в системном виду – у французских материалистов Дидро, Гельвеция, Гольбаха. И если эта точка зрения верна, это означает, что и общество, состоящее из людей-машин, обречено следовать своим неизменным законам. Стало быть, верен и антитезис кантовской антиномии, а с ним и Хакамада с Млечиным.
Что там физики: советские философы со скрежетом ворочались в антиномии Канта. Например, речь идет об оспаривании ими субстанциального понимания деятельности. Потому, говорили, оно неверно, что из деятельности невозможно вывести материальность социального процесса, т.е. способного разворачиваться не зависимо - как закон неживой природы – от сознания осуществляющих его субъектов. «… В. Ж. Келле и М. Я. Ковальзон, - пишет К. Х. Момджян, - убеждены, что само по себе понятие деятельности не может рассматриваться в качестве исходного объяснительного материала, поскольку деятельность сама нуждается в объяснении, исходящем ни из иных субстанциальных определений, а из сущностных связей самого социального процесса. … Авторы полагают, что материальность социальной формы движения не может быть понята (выведена) из деятельности как таковой, поскольку она представляет собой субъективное явление общественной жизни, определяемой ее материальными факторами (общественными отношениями). Отсюда главный аргумент В. Ж. Келле и М. Я. Ковальзона: «Сознательную целесообразную деятельность наука не может сделать исходным основанием социальной теории, ибо этим основанием должно быть нечто независимое от субъекта и его сознания.»» («Категории исторического материализма: системность, развитие», М. МГУ, 1986, с. 66-67). Между тем Келле и Ковальзон – авторы основного советского учебника по диалектическому материализму для университетов. А деятельность-то содержит в себе в зародыше все основные процессы и противоречия общественной жизни. Перестроечная книга «Диалектика общественного развития», вышедшая под редакцией Келле и Д. А. Гущина в ЛГУ в 1988 году, тоже показывает непонимание многими советскими философами данной проблемы; она является эклектической смесью отштампованного марксизма с западными штампами о свободе личности, эйкумене и пр. И даже резкие перемены в стране конца 80-х мало что прибавили к пониманию общественных законов: экономических законов, законов взаимосвязи базиса и надстройки, законов связи способа производства и всех других сторон общественной жизни, законы взаимосвязи общественного бытия и общественного сознания (И. И. Матвеенков), политических законов, законов духовной сферы, т.н. общих законов, не относящихся ни к базису, ни к надстройке, общеисторических законов, действующих во всех сферах и всех формациях, (В. П, Тугаринов), социологических – законов структуры, функционирования и развития общества (А. К, Угледов) и т.д., см. брошюру В. В. Фролова «Общественные законы в условиях социализма» (М., Высшая школа, 1990). 1991-1993 годы убедительно это показали.
Как же разрешает сам Кант свою антиномию? Как идеалист – в регулятивное применение разума. Что и воспроизвел Кургинян, говоря о разном отношении, в частности, к электричеству (можно бояться, можно соорудить ГЭС, можно сделать электрический стул, что-то в этом духе), о приливах и т.п.
Но что же, Млечин неверно воспроизвел марксистскую точку зрения на историю, многажды и разнопланово изложенную от «Монистического взгляда на историю» Бельтова-Плеханова до «Логики истории» одного из последних советских марксистов В. А. Вазюлина?
Гегель Сравним кантовскую точку зрения с тем, что говорит Гегель: в своем развитии случайность развертывается как закономерность, в свою очередь закономерность является случайной. В категориях: закон есть существенное в явлении. В определении: «Царство закона есть спокойное отображение существующего или являющегося мира.» (Соч., т.5, с. 602) Ну и словечко – спокойное. Потом физики будут маяться, соображая, были ли законы природы сразу после Большого взрыва теми же, что и сейчас. А потом будут сооружать «порядок из хаоса». А дальше у Гегеля пойдет «обламывание», по выражению Ленина, и «вывертывание» слов и понятий, чтобы устранить абсолютизированное, фетишизированное понимание закона. Гегель противопоставляет случайности (внешнее действительности) не необходимость сразу же, а возможность (внутреннее действительности). Возможности бывают формальными (возможно всё, что не противоречит себе) и реальными. Реальная возможность – почти то же, что и необходимость. В свою очередь необходимость бывает относительной и реальной. Причем реальной может быть только одна возможность, а не многообразие борющихся возможностей (которые по мере нарастания общественного противоречия растаскиваются на два лагеря). Отсюда тупой вывод в духе Млечина: всё, что действительно - разумно.
Для Гегеля случайность – внешняя сторона действительности. Но это лишь частность. На самом деле случайность – необходимая сторона необходимости, «касающаяся» сущности, что показывает стохастика, а в микромире – просто сущность, что показывают квантовая механика. Случайность заложена не в ограничении рассмотрения системы. Такая случайность, разумеется, исчезает при расширении рассмотрения, становится закономерностью. Случайность – это свойство самой субстанции.
Т.е. одно и то же событие в каждой точке является и случайным, и закономерным, причем не только в смысле развертывания событий или в плане расширения границ рассматриваемой системы. Рассмотрим, например, такое событие, как попадание человека под автомобиль. С одной стороны, событие выглядит совершенно случайным. Трудно представить, чтобы стечение самых разных мелочей, приведши к катастрофе, было бы закономерным. Если разобраться с так называемым дедуктивным методом, при помощи которого Шерлок Холмс обнаруживал причинные связи между явлениями, то увидим, пишет К. А. Свасьян, что цепочки событий выбраны сыщиком совершенно случайно («Феноменологическое познание» (АН Армянской ССР, 1987). Причина в дедукции обесценивается, становится неразличенной, совпадает с поводом. Однако существует статистическая закономерность, обязывающая прохожих попадать под машины. Потому что между прохожими и автомобилями существует связь: они движутся в одной плоскости. Теперь расширим систему, выйдем за рамки системы «человек-его окружение» и расширим ее за счет системы «автомобили». Кроме того, мы учтем в данных системах ВСЁ. Здесь статистика начинает выступать лишь как усредняющий, «броуновский» закон. Создается видимость, что в расширенной уточненной системе попадание под машину происходит с неизбежностью. Ну, как если бы кирпич случайно упал на нашу голову, а потом оказывается, что вы выходите из дома ровно в семь утра, а в вектор сил так был таковым, чтобы по расчетам именно к семи кирпич оторвался от карниза и расстояние до высоты, на которой находится ваша голова, пролетел как раз за то время, какое вы потратили на перемещение под данный кирпич. Оставим в стороне возможность такого учета – вам ведь это не нужно делать, надо только знать, что продействовала совокупность всех мелких факторов.
Однако выбранная нами система – не замкнута. Для Гегеля в мире «всё связано со всем». Далее нам нужно еще больше ее расширять, и каждый раз приговаривать, как заклинание: «В мире нет ничего случайного!» Как только надоест, вспомним, что Вселенная может быть замкнута, и остановимся. Вселенная вообще одна, ее не с чем сравнивать. Итак, что вытекает из данного построения? Примерно тот же вывод, что и у Гегеля: «Слепа необходимость лишь постольку, поскольку она не постигается в понятии…» (Соч., т.1, с. 248). А свобода возникает по мере осознания необходимости. Вот сидит человек в тюрьме, его лишили свободы. Но если он осознает всю тяжесть своего преступления, то по Гегелю станет свободным человеком!
Какую же работу мы проделали? Бесполезную. Однако у Гегеля есть то, чем исправить Гегеля. Так, даже бильярд с трением – система, где действуют не только законы Ньютона, а стохастика. Она указывает зоны детерминизма и индетерминизма. Дело в том, что малые отклонения от начальных условий даже в классических системах могут вести к большим отклонениям от конечной расчетной точки. Эти отклонения начальных условий могут произвести СЛУЧАЙНЫЕ возмущения, флуктуации. Т.е. нельзя написать уравнение движения, которое однозначно укажет на конечный пункт. Но ведь нам не нужно знать, произошло отклонение или нет. Мы ведь с вами говорим о детерминизме, о причинности, мы можем представить себе аналогичный расчет флуктуации. И так до квантового уровня, где уж, извините, точно координату вместе с импульсом не задать.
На деле это понимание причинности неверно. Потому что мы исходили из НЕЗЫБЛЕМОЙ, НЕИЗМЕННОЙ субстанции, а она уже в учении Гегеля меняется сама из себя, не только под воздействием чего-то внешнего. Таким образом, мы в самом начале движения немедленно попадаем либо в зону детерминизма, либо в зону индетерминизма. В первом случае экстрасенс впадает в транс и говорит: «Не ходи сегодня в школу… Беда ждет тебя, отрок…» Во втором случае экстрасенс говорит: «Всё в воле аллаха». Заметьте: ни одна гадалка в мире не берется предсказывать погоду назавтра.
Но Гегель неправ не потому, что не играл в стохастический бильярд. Его понимание свободы созерцательно, не выходит за пределы сознания. Т.е. он игнорирует материальную практику. Вот почему Ленин пишет крайне нелюбимую современными «коммунистами» штуку: «практика выше теории.» Очень, очень хорошо – но ведь это возврат к кантовской регулятивности!
То есть: любой закон можем использовать альтернативно. Либо во благо, либо во зло, либо бестолку страшиться его. Какие же альтернативы, назови! – попросили Сережу. И он отвесил: мы альтерглобалисты (и помянул налог Тобина), мы не антиглобалисты, а есть исламский вариант глобализации, есть европейский… Увы, увы. Налог Тобина, т.е. процент с каждой спекулятивной операции, которую бизнес должен отправлять в карман народа, на создание рабочих мест и пр., напоминает колокольчик, который мыши на собрании порешили повесить на шею коту. Этот налог не просто не уничтожит общественные язвы, он вообще не выполним. Что касается движения альтерглобалистов, этой солянки сборной, его игнорирует – и справедливо – самая мощная сила в мире: трудовые коллективы (за исключением металлургов США, которые в рамках антиглобализма шумят против российской глобализации). Анти- и альтерглобалистов легко оттеснили от совещаний Большой семерки и иных совещаний. Их многотысячные «мобилизации» - абсолютно бесполезная, безрезультатная акция. У теоретиков анти- и альтерглобалистов настолько низкий уровень, что за долгие годы движения не сложился даже постоянный научный журнал альтерглобализма.
То, что наличная глобализация несет зло и только зло, никому не надо объяснять. Млечин совершенно напрасно твердит про то, что «мы сейчас может открыто обсуждать», или «исчезла угроза ядерной войны» (наиболее смешное его утверждение), или что сейчас появилось такое неслыханное счастье – ездить за границу. И жить там. И учиться там. Это полная ерунда, всё это касается только млечиных. Млечин совершенно неадекватно воспринимает окружающий мир.
Маркс, Энгельс, Ленин Вообще исторический процесс наряду с прогрессом обязательно включает в себя и регресс. Развитие промышленности в Англии и буржуазная революция поначалу принесли неисчислимые бедствия. Маркс подсчитывал, по выражению Саши Тарасова, мрачно подсчитывал, число людей, вытесненных из жизни овцами в эпоху огораживания. И бедствия не только в Англии, но и в Индии – свыше 90 млн умерших с голода. Джефферсон тоже понимал, что рабство – величайшее зло, однако утверждал, что оно послужило процветанию Америки - подобно Гегелю, который даже не сокрушался, а высмеивал «политических камердинеров» старого, отжившего. Энгельс, напротив, говорил, что понимает необходимость прогрессивного капитализма, но сам участвовать в этом кровожадном прогрессе не намерен.
Какова же не моральная оценка Маркса или Энгельса, а их подход к детерминизму в истории? Во-первых, они понимали разницу между законами социальной формы движения материи и законами физической, химической и биологической форм. Дело в том, что в «механике» общества участвуют такие параметры, как, например, стоимость. Но, в отличие от массы или заряда, стоимость, как отмечал Маркс, не является имманентным, внутренним свойством товара. Она содержится только в головах людей. Соответственно все общественные законы, как писал Энгельс, реализуются только через людей, их волю. О чем и пыталась сообщить на «Суде времени» какая-то дама из команды Кургиняна. Во-вторых, Кант, Гегель, Маркс в своей оценке закономерности в истории исходили из картезианской, ньютонианской картины мира. Не было у науки тогда иной картины мира. И только в последней четверти физики извинились перед мировым сообществом, что своей механистический картиной мира ввели мировое сообщество в заблуждение.
В 1986 г. сэр Джеймс Лайтхилл, ставший позже президентом Международного союза чистой и прикладной математики, извинился от имени своих коллег за то, что «в течение трех веков образованная публика вводилась в заблуждение апологией детерминизма, основанного на системе Ньютона, тогда как можно считать доказанным, по крайней мере с 1960 года, что этот детерминизм является ошибочной позицией» (Lighthill J. Proceedings of the Royal Society, A 407. London, Royal Society, 1986, рр. 35—50). Речь даже не идет о квантовой механике, но о классической механике, которая на деле стохастична. Итак, и квантовая механика, и синергетика (стохастика, теория особенностей, теория катастроф) совершенно жестко диктуют необходимость сделать шаг вперед от марксистского понимания детерминизма в истории (постановка вопроса – в моей статье «Что такое история? С точки зрения физика», КЛИО, СПб, 1989, №2). Поразительно, но она вызвала полное непонимание семинара Панова в ПГУ; после моего выступления Панов задал мне вопрос: «Ну, так как же вы всё-таки собираетесь формализовать свои утверждения?» Речь идет об обратном: чтобы новейшие открытия в естественных науках сделать достоянием исторического материализма. Больше того: необходимо понять, что вытекает из невещности общественного закона. Пока что ясно, по крайней мере, что вариативность материального общественного закона качественно выше, чем в квантовой механике или стохастике – по указанной причине существования его лишь в головах людей. Ведь сами по себе вещные условия (орудия, предметы труда и т.д.) вне общества никаких законов не производят. Под извращенной формой тенденции в физике к первичности геометрии (см., напр., «Геометродинамика» Уилера) стоит увидеть необходимость большего понимания идеального, субъективного.
Как же действует общественный закон? Например, действие закона спроса-предложения, как отмечал еще Рикардо, ограничивается монополией. В том числе монополия (как в СССР) ограничивает игру закона стоимости, например, в отношении такого товара, как рабочая сила. Ограничение налагает и юридически введенный государством институт пожизненного найма – в Японии. Даже та или иная активность профсоюзов, как подчеркивал в «Капитале» Маркс, видоизменяет закон стоимости. Как угодно обзовите строй в СССР, но как показал Юрий Радостев, закон стоимости в СССР прекрасно себя чувствовал. Этот закон вообще исчезнет из общественной природы, как только продукт труда сбросит с себя товарную форму.
Как подходит Ленин к общественному закону? Царская Россия – отсталая страна, капитализм только-только начал развиваться, уровень производительных сил еще не достаточен, чтобы капиталистические производственные отношения начали мешать их дальнейшему развитию. Наоборот, России нужна аграрная революция, ибо феодальные земельные отношения мешают развитию капитализма. Однако буржуазия в России слаба и боится избавиться от опеки царя, чтобы не остаться один на один с низами – совсем как во времена английской буржуазной революции. Что в таких условиях делать левым партиям? Меньшевики, понимая, что социалистическая революция еще не светит, собирались передать власть буржуазии и стать конструктивной оппозицией. А большевики сами собирались взять власть. Самим стать конструктивной буржуазией. А как же общественный закон?? «Все мы знаем, - отвечает Ленин в письме интернационалисту-циммервальдцу Николаю Суханову, что базис определяет надстройку. Но в каком учебнике сказано, что нельзя сделать наоборот?» Т.е. чтобы революционно преобразованная надстройка проросла в базис? Итак, Ленин обращает внимание Суханова на диалектику взаимодействия базиса и надстройки. Но Ленин не только диалектик, он еще и материалист. Т.е. в паре «базис-надстройка» первичным, определяющим для него всё же остается базис. Поэтому он построение социализма в отдельно взятой стране (как вспоминает Скворцов-Степанов, переводчик «Капитала») обзывает мелкобуржуазным идеалом. Он уверен, что в мире назрела революционная ситуация, Россия лишь слабое звено в цепи империализма, которое надо разорвать, а дальше победивший пролетариат развитых стран придет на помощь недоразвитому («плохо орабоченному», по Ленину) российскому пролетариату. Именно поэтому он объявляет Октябрьский переворот социалистической революцией – с прицелом на весь мир. Мировая революция не случилась, Ленин ошибся в оценке. И мы в 1991-1993гг. на практике увидели, с какой неизбежностью действует закон общественного развития. Иное, совсем иное дело, как мы будем оценивать Великую Октябрьскую социалистическую революцию. Этот вопрос далеко выходит за рамки статьи.
Плохая глобализация Но что в сухом остатке? Многообразие борющихся возможностей? Желаемый многополярный мир, про который говорит Зюганов? Нет. Начнем сначала. Млечин с Хакадамой говорят об объективности, о закономерности. Но помимо общественного закона, такого, например, как закон стоимости, в общественном движении существуют тенденции. Централизация финансового капитала – это тенденция. Она обусловлена двумя противоречащими друг другу причинами: необходимость в конкурентной среде снижать издержки производства и необходимость экспансии. Экспансия, как экстенсивное развитие, рано и ли поздно приводит к распаду (см. мою статью «О причинах распада СССР»). С чего стартовала глобализация? Вовсе не с насущной потребности снизить издержки производства. Один из наиболее компетентных альтерглобалистов, Кристоф Агитон, отмечает яростное нежелание буржуазных исследователей замечать тот факт, что причиной глобализации стал распад СССР, исчезновение мирового равновесия («Альтернативный глобализм», М., Гилея, 2004). Не надо быть Валлерстайном, чтобы невооруженным глазом заметить дестабилизацию «Мир-Системы».
Итак, США предприняли мировую экспансию. В ответ (а вовсе не в альтернативу, как неверно обозначил Кургинян), через две недели после Беловежского соглашения, т.е. после устранения советского противовеса, были подписаны первые соглашения Евросоюза, приведшие к образованию зоны евро. Это вынужденный, неподготовленный шаг – в виду угрозы быть раздавленными США. Резко обострилась конкуренция между более, чем СССР, развитой Европой и США. Ранее она снималась политически, в виду образа общего врага. Война между евро и долларом – не на жизнь, а на смерть. Шведского министра, которая пропагандировала вхождение страны в зону евро, попросту убили (см. мою статью «Сколько стоит доллар»). Борьба идет с переменным успехом. Как только евро превышает отметку в полтора доллара – начинается либо война, либо Греция. На подходе – Испания с Португалией. Вот уже Словения заторопилась из зоны евро – и напрасно! Так или иначе, это противостояние позволило «альтернативно глобализоваться» странам Латинской Америки: группы стран объединились в несколько торговых союзов, в Перу, Эквадоре, Аргентине произошли малые революции, в Бразилии, Никарагуа, Боливии пришли к власти левые, а в Венесуэле избавились от хозяйничанья США в нефтяной отрасли. С другой стороны, бомбардировки Белграда, Багдада, нападение Грузии на Южную Осетию – все это и есть глобализация.
Но распад СССР имел и внутренние последствия для каждой из развитых стран. Уже в 1994 году юг Манчестера – это 80% безработной молодежи. Закрытие 31 шахты в Великобритании. В США – ликвидация вэлфера, исчезновение минимального размера оплаты труда в 5 долл. в час. К 2000 г. в Великобритании ликвидировали бесплатную медицину и свернули профсоюзные программы бесплатного образования. Для Японии стало шоком крушение института пожизненного найма, образовалась 5%-я безработица. Повсеместно введены «черные» субботы и «черные» воскресенья, по аналогии с СССР. Если во Франции при Шираке общенациональная забастовка затормозила принятие закона об увеличении пенсионного возраста, то Саркози не так давно, не обращая внимания на общественное мнение, все-таки увеличил пенсионный ценз.
Что ж те же альтерглобалисты предлагают взамен? Агитон в качестве резюме лишь обозначает мировые проблемы и пожелания, как их решать. Но не находит вокруг себя сил, которые бы это осуществили. И самое печальное – не знает, какие силы и как их сорганизовать Он еще в стадии поиска: «… Мы не можем довольствоваться общепринятыми и привлекательными лозунгами, например, «мыслить глобально, действовать локально», или такими идеологизмами, как «глокализация». Единственный путь – это выбор общих ориентиров, точек отсчета и традиции, которые позволят действовать максимально эффективно и, следовательно, публично.» (там же, с. 87) Ничего не напоминает? Звон мышиного колокольчика не слышно?
Каждый раз, изобличая прожорливого кота, Кургинян принимается рыдать: «Чтобы этого больше никогда, никогда не случилось!!» Весьма странное заявление. Всё равно, что причитать над покойником: «Никогда больше, слышите, родственники усопшего, никогда!» Ведь в другом своем выступлении он говорил об упадке всей мировой империи, о тенденции к ухудшению. Зачем же противоречить самому себе?
Но что дает глобализация не в плане измышлений либерала? Не только консолидацию ТНК или разрушение государственных границ и реакцию на экспансию - нарастание центробежных тенденций и, соответственно, закономерный разлив шовинизма. Совещание компартий в 1957 году в Москве приняло документ, согласно которому основным противоречием мировой системы объявлялось не противоречие между трудом и капиталом, а между двумя системами – странами Варшавского договора и НАТО, как тогда говорили: между лагерем социализма и лагерем капитализма. Увы, увы – в лагере социализма царил такой хаос, что говорить о его единстве не приходилось. Можно было говорить о противоречии между СССР с участниками массовки типа Кубы или Болгарии, и мощным блоком НАТО. Это означало, что компартии в любой стране были объявлены пособниками врага. Они и выступали как пособники СССР. Британская газета «Morning Star», орган компартии, на 30% оплачивалась Кремлем. Уже до распада СССР снизилась (и не только по вине СССР) роль партий вообще; 80-е отметились исключительным ростом абсентеизма. После распада компартии многих стран потеряли и электорат (во Франции троцкистская «Лют увриер» получила 5,7%, а значительно более мощная компартия – лишь 8% с небольшим), и свой бизнес. Таким образом, снизилась роль посредников, компартий и профсоюзов, между трудовыми коллективами разных стран (Россию это пока не касается). Впервые за долгие десятилетия после конца 60-х капитал столкнулся с пролетариатом лицом к лицу. Конечно, пока длится упадок, пока идут массовые увольнения по всему миру, трудно говорить о формировании пролетариата как стороны общемирового противоречия. Но так или иначе глобализация создает этому предпосылки. И тогда уже не одна Европа, а весь мир встанет со своего места и скажет: «Ты хорошо роешь, старый крот!» Теперь еще раз посмотрим на своеобразие действия общественного закона, как далеко оно от фатального действия закона Ньютона. Если система, пишет Гегель, не в силах удержать противоборствующие силы в единстве, она распадается. Увы, коммунизм не является фатальной неизбежностью, вместо синтеза, возникновения нового может произойти и планетарная катастрофа. Смотрите фильм «Бегство мистера Мак-Кинли»!
